Марина Мень

У меня ужасно болит горло. Видимо, начинается ангина. Нужно продержаться ночь, до конца дежурства. Отделение уже спит. Санитарочка Надя тоже прикорнула в холле, рядом с постом, на раскладушке.

Решаю помолиться об исцелении. Отец Михаил говорит о мистической силе земных поклонов. Это одно из основных воспитательных средств в монастырях и семинариях. Вполне может быть действенным. Помогает доминировать над бренным телом. Назначаю себе правило — пятьдесят поклонов, надеясь, что это даст побороть начинающуюся болезнь. Поехали. Крестное знамение, присед с упором на руки, туловище опускается с тем, чтобы голова коснулась пола и — подъем.

Возможно, Надя еще не спит и может наблюдать за моими странными упражнениями. Это меня не смущает. Во-первых, вдруг это подтолкнет ее к размышлениям о вере. А во-вторых, у меня большое доверие к деревенским жителям. Я считаю их своими тайными единомышленниками. Надя, может быть, и сама в церкву ходит, как окружающие меня у отца Михаила женщины-прихожанки...

Наутро горло продолжает болеть, поднимается температура. Никуда не денешься, нужно вылежать. Как раз можно было бы, воспользовавшись больничным, сводить Раю к Алипии, как станет чуть получше.

Рая — мамочка, лежит со своим сыном у нас в отделении. Лицо у нее в рубцах от прыщей и в черных точках забитых пор. Такая придавленная жизнью усталая женщина. Жалуется на мужа: они художники, у них одна забота — творчество. А мне вот с сыном маяться... Петя, мальчик лет пяти, умственно отсталый, гиперактивный. Рае приходится бегать за ним по больничным палатам и коридорам, только поспевай. У Пети диабет, и еще какая-то ферментная недостаточность: ему нельзя давать хлеб.

— Я ему дома на обед такую котлетину здоровенную готовлю с овощами. Так и выкручиваемся без хлеба. Вообще трудно с ним. — рассказывает Рая. — Ох, хоть бы где гадалку найти, узнать бы, что нас ждет...

Как! Разве можно ходить к гадалкам? Это же все от дьявола. А вот я знаю одну юродивую в Голосеево. У нее можно спросить. Если хотите, отведу...

Я, странным образом, совершенно забыла очертания моей малой родины. Сейчас, вспоминая Голосеевский лес, смутно вижу спускающуюся вниз дорогу, густую листву кустарника. Утонувший в обильной зелени домик. Вкопанный в землю стол и такие же лавки. У Алипии посетители. Какая-то постного вида нестарая еще сестра предлагает нам подождать, и мы проходим до самого откоса. Дальше — склон, ведущий к Днепру. Петя ни минуты не стоит на месте. Рискует скатиться вниз. Кроме всего, он, видимо, проголодался...

Когда, наконец, очередь доходит до нас, и мы оказываемся за столом, можем рассмотреть провидицу вблизи: маленькая горбатая сморщенная, неопределенного возраста и, кажется, даже пола (Алипия говорила о себе в третьем лице — он), в стеганной кацавейке и детской цигейковой шапке, несмотря на лето.

— Кушяй, кушяй, — потчует. Петя хватается за кусок хлеба, нарезанного толстыми ломтями. Мать вырывает у него хлеб изо рта. — Почему не даешь хлеб. Хлеб Бог благословляет. — Рая послушно разминает хлебный мякиш и сует сыну в рот.

— Скажите, матушка, выздоровеет мой сын? Что с нами будет?

— В церковь ходишь? Молись, — отвечает Алипия. — Нужно молиться...

Назад поднимаемся усталые. Видно, что Рая разочарована. Мне неловко, потому что сорвала ее из больницы с ребенком и — без толку. По счастью, удалось остановить проезжавшее мимо такси, потому что Петя был совершенно не в себе, и обратного пути в метро не выдержал бы...

Возвратившись после больничного на работу, я получила от руководства предложение: либо принести справку о психическом здоровье — из психдиспансера, либо — просто увольняться. Выбрала второе, а то, кто его знает...